Дело Рабиновича (фрагмент из еврейско-монгольско-китайского детектива)

Берл Кедем

"Томашинский распахнул полушубок, стянул с головы шапку и присел на край стула напротив рабби Дайны. Заглянувшую вслед за ним Ривку Рабинович рабби жестом попросил остаться за дверью. Тощий писарь – сойфер Нафтали из беженцев обмакнул перо в чернильницу и приготовился записывать. Рабби Дайна прочистил горло и проговорил:
- Итак, уважаемый, ваше имя - Менахем-Мендель бен реб Шолем Томашинский?
- Да, точно так. Менахем-Мендель сын Шолема Томашинского из Монастырщины, что в Галиции. В прошлом – подданный Австро-Венгрии, а теперь уж и не знаю к какой стране себя приписать.
- Вы утверждаете, что можете засвидетельствовать смерть э… Аврома бен Нотэ Рабиновича?
- Дело в том, - ответил Томашинский, - что вот уже без малого десяток лет мы вместе стараемся, что называется, на общей ниве. Не сказать, что за это время мы стали близкими друзьями. Человек он жесткий и замкнутый, одно слово – "кацав", его и жена так иногда звала. Но вместе мы провели не одну удачную сделку, случались и неприятные моменты, особенно в последнее время. Мы часто направляемся в дальнюю дорогу вдвоем – мало ли что, но на этот раз так вышло, что мне нужно было срочно по делам выехать в… ну не важно, в общем, Рабинович поехал в Монголию один. А через неделю вернулись сопровождавшие его буряты и рассказали, как его вместе с телегой похитили бандиты. Со слов бандитов стало ясно, что они из отряда некоего атамана Камышина. Бурятов прогнали, и они решили переждать какое-то время в уртоне Мандагал. В тот же день, вернее, ночь бандиты вернулись в повозке Рабиновича, но самого хозяина в ней уже не было. Вся телега была в крови, но сложно сказать, кому принадлежала кровь, потому что бандиты тоже были ранены. Кстати, на днях один русский железнодорожный инспектор из Хайлара рассказал мне со слов некоего монгольского милиционера, что якобы два монгола из Мандагала видели, как русские бандиты убили Рабиновича. Эти монголы вроде хорошо его знали, они его называли «харá орóс» – черный русский. - Томашинский на миг задумался. – Не знаю, откуда у него такие подробности. А я после разговора с бурятами отрядил их назад на место похищения. И вот что выяснилось: два монгола из Мандагала нашли на том месте человеческий череп с золотым зубом в верхней челюсти. Зуб они, естественно, вырвали и преподнесли в дар местному шаману, который у них вроде святого. Может, это даже те двое, что видели, как убивали Рабиновича. А череп – понятно, без зуба - буряты привезли сюда. Так вот, у Рабиновича был золотой зуб как раз в том же месте, и многие могут это с легкостью подтвердить. Может, принести череп?
Томашинский с готовностью приподнялся со стула. Рабби Дайна поморщился и покачал головой.
- Нет, сделайте одолжение. Нужно его как можно быстрее захоронить. А что, ваши буряты уверены, что череп был найден именно в том месте, где произошло похищение?
- Да они ориентируются там как у себя дома! Каждый камень знают, каждую тропку. И монголы то же самое. Если они говорят – значит, так и есть.
- А у шамана они видели золотой зуб?
- Он его повесил себе на шею на шнурке и так и ходит. Теперь это один из его амулетов.
- А где, вы говорите, был у Рабиновича золотой зуб?
- В верхней челюсти справа, он еще в Киеве вставлял, давно, до приезда сюда. Так он рассказывал.
- Ну хорошо, зовите второго свидетеля. Нет, подождите!
Рабби посмотрел на Томашинского и неуверенно спросил:
- Сколько дней, по вашему, прошло, между предполагаемым убийством Рабиновича и обнаружением его э… черепа?
- Ну, максимум дня три…
- Как же тело так быстро превратилось в скелет и… где другие части?
- Да оно уже на следующий день стало скелетом. Это волки, они в несколько часов обгладывают труп. А кости они должно быть растащили по округе. Там, собственно, многие, так сказать, хоронят таким образом своих близких. Просто выносят мертвого в степь. Хотят, чтобы душа побыстрее освободилась от плоти и подготовилась к перерождению.
Рабби устало прикрыл глаза и замолчал. Томашинский поднялся и направился к выходу. Мимо него боком протиснулся в дверь худой еврей в роговых очках и картузе с опущенными бортами. Он быстро подошел к столу и хотел что-то сказать, но рабби показал ему рукой на стул. Еврей присел, держа спину неестественно прямой.
- Ваше имя Екусиэль-Ицхок бен реб Мойше Фурсман?
- Да, Екусиэль-Ицхок…
Сойфер застыл с пером в воздухе, вопросительно глядя на Фурсмана, и тот поспешно добавил:
- Екусиэль, да, Ицхок. Сын Мойше и Двойры Фурсман из Одессы. В Маньчжурии я недавно, примерно года два. А до этого проживал в Иркутске, часто наведывался в Ургу. Ну и тут бывал, конечно.
- Что вы знаете о смерти Аврома бен Нотэ Рабиновича?
- Рабиновича? Я его видел в последний раз до исчезновения у Давиндала, монгольского скотовладельца по ту сторону границы. Мы договорились, что я доставлю его овчину сюда, в Маньчжурию, а он мне за это тоже окажет кое-какие услуги. Потом он уехал – сказал, домой. А позже, дня через три, приезжали на автомобиле из аймака, все расспрашивали. Там был один монгольский милиционер из Урги, из красных. Он мне рассказал про найденный череп, который буряты потом увезли, и еще показал рукав от нательной рубахи и кусок материи от неё же, вроде бы найденные вместе с черепом. А я этот рукав сразу узнал – Рабиновича это рукав, у него все рубахи такие, из серафинки, в полоску и с пуговками. Он и был в ней, в этой рубахе, когда я его видел в последний раз. Вот, наверно, и все.
- Каким образом вы видели на Рабиновиче нательную рубаху, когда её носят под всеми одеждами?
- Так в юрте же жарко было. Он и ворот расстегнул. Да у него все рубахи такие – из серафинки, в полосочку и с такими пуговками.
- А откуда вам известно, что все рубахи Рабиновича такого именно сорта?
- Он их всегда дюжинами покупал. Вот и эти купил год назад, я его встретил в Харбине, в галантерее у Фельдберга.
- Ну ладно. А милиционер вам не сказал, где точно нашли рукав?
- Там же, где и череп. Они специально взяли с собой тех монголов из Мандагала, которые нашли череп.
- Хорошо, вы можете идти. И позовите мне кого-нибудь из Рубинчиков.
Фурсман поднялся и задумчиво направился к выходу. Внезапно остановившись, он повернулся к рабби Дайна:
- Кстати, тут поговаривают, что Рабиновича убили из мести. Он все судился с каким-то унгерновским есаулом из-за отобранных у него овец. Но точно мне про это дело не известно.
Открыв дверь, он позвал Рубинчиков, и оба брата тут же возникли на пороге.
- Пусть кто-то один войдет, этого будет достаточно.
- Да как же… - возмутился один из братьев. – Мы же ведь вдвоем были, нас чуть не убили! Обоих!
Рабби махнул рукой сойферу: записывай, мол, и попросил братьев представиться.
- Я вот Дувид, а это Рувим. А отец наш, да продлятся его дни, - Эфраим Рубинчик из Шепетовки.
- Что вам известно о местонахождении Аврома Рабиновича?
- Благословен судия праведный… Нас в низовьях Керулена, на одном из уртонов недалеко от Мандагала схватили не то колчаковцы, не то унгерновцы - их не разберешь. Хлестали нагайками, обещали убить, как они это делают со всеми нашими. Так один из них и сказал: «Мы тут одного намедни кончили – вашего семени». В конце концов у нас забрали все деньги и даже верхнюю одежду, связали и бросили в какой-то сарай. А к вечеру пришел хозяин уртона, открыл дверь и сказал, что «оросы» ушли на восток.
- Вы полагаете, что тот якобы убитый бандитами еврей – это Рабинович?
Братья смущенно переглянулись. Ну, в общем, а кому еще быть, как не ему? Всех торгующих с монголами мы знаем наперечет. И никто не пропал в то время, только вот Рабинович."

"Рабби Дайна задумчиво глядел на обложку принесенного кем-то харбинского журнала «Сибирь-Палестина». Дело Рабиновича было не таким уж и легким, как это могло показаться. Признать человека мертвым – дело исключительной важности. Допустим, он пойдет на это и объявит Ривку Рабинович вдовой. Она, конечно же, скоро снова выйдет замуж, у неё родятся дети. И тут вдруг окажется, что Авром Рабинович жив. Что будет с детьми? Они навеки останутся незаконнорожденными – мамзерами, и будут отторгнуты от общины Израиля.
В сущности, серьезных свидетельств было два – братья Рубинчик однозначно не годились даже в качестве косвенных свидетелей. Ведь кроме того, что бандиты не сказали им, кто убит, их явно пытались запугать, чтоб побыстрее отдали деньги. С одной стороны, заявление братьев о том, что они знают всех торговцев с Монголией, и никто не пропадал в эти месяцы кроме Рабиновича, основывается на одном старинном правиле. Сказано, что если пропал еврей в пути, по которому шел из одного места в другое, а после того на этом пути был найден неопознанный труп, то Тора учит, что это тот самый пропавший - при условии, что пропавший нигде не объявился. Действительно, местонахождение Рабиновича неизвестно, однако труп, по существу, не найден. Рубинчики трупа не видели, не видели они и черепа. Череп видели язычники - буряты и монголы, они рассказали о нем Томашинскому, и только в связи со свидетельством последнего свидетельство Рубинчиков приобретает некий смысл. Но поскольку свидетельство Томашинского можно лишь отнести к косвенному свидетельству - «снифу», то свидетельство Рубинчиков, как свидетельство третьей степени, само по себе бессмысленно.
Итак, остаются Томашинский и Фурсман. Томашинский, понятно, сам черепа не находил, но видел некий привезенный бурятами череп, в котором не хватало зуба точно в том месте, где у Рабиновича был золотой зуб. Нужно еще будет опросить людей по поводу этого зуба, однако если предположить, что в наличие у нас непреложный факт, то это еще один «сниф». Правда, золотой зуб в качестве явной приметы не годится. Явная примета, «симан мув’ак» - это то, что есть у одного на тысячу, а тут – сколько сегодня людей в этих краях ходят с золотыми зубами в верхней челюсти! Другое дело – рукав от рубахи Рабиновича, который собственными глазами видел Фурсман. Он же – последний, кому довелось видеться с самим Рабиновичем, за день до предполагаемого убийства. Рукав нашли рядом с черепом, поэтому при учете черепа и отсутствия в нем золотого зуба как «сниф» можно считать рукав за «симан мув’ак» и на этом основании признать Рабиновича мертвым, а его жену – вдовой.
Рабби Дайна удовлетворенно откинулся в кресле. Кажется, выход найден. Правда, стоит подождать еще немного – вдруг все же Рабинович каким-то образом уцелел. Можно только представить, как будет выглядеть рабби в таком случае! Стоп. Значит, все же какой-то шанс на то, что он жив, существует? Дайна потер лоб. Что у нас есть? Бандиты, пропавший еврей, место исчезновения, найденный там череп, отсутствующий золотой зуб, рукав его рубахи, свидетельство язычников… Да, еще рассказ монгольского милиционера русскому инспектору. Фактов много и все указывают на то, что Рабиновича нет среди живых. А вдруг череп не его? А может, он был ранен, и его нательная рубаха пошла на перевязку? Но где же он тогда сейчас? Ведь сказано: если еврей пропал в пути, по которому шел…"
Рабби Дайна решил, что лучше не рисковать и спросить совета у рабби Кисина, и принялся за составление письма в Харбин. Ответ пришел уже через неделю – почтовые услуги на КВЖД действовали отменно, несмотря на смутные времена, да и рабби Кисин прекрасно понимал неотложность решения проблем такого рода по горячим следам.
В принятых цветистых выражениях рабби Кисин выражал свое почтение молодому коллеге, да горит его свеча, и жаловался Дайне на головные боли, которые, по его словам, в последние дни отпустили, но все еще не дают ему возможности как следует сосредоточиться на таком требующем изучения и много внимания деле, как освобождение агуны. «Если бы были в наших пределах великие в Торе раввины, - писал Кисин, - я бы уклонился от выражения своего мнения в этом чрезвычайно серьезном деле. Однако в связи с отдаленностью данного места от центров Торы в России и Польше и с тем, что не к кому обратиться в этом районе с подобными вопросами, я нашел должным выразить свое мнение по этому вопросу после некоторого просмотра Гемары и законодателей – и поможет мне Б-г, да не оступлюсь в вопросе Галахи». При этих словах рабби Дайне стало жарко. Если по мнению Кисина тут требуется настоящий мудрец, то каким же смешным может показаться предложенное им, Дайной, решение?
«Итак, - писал Кисин, - некто реб Авром бен реб Нотэ Рабинович из жителей Маньчжурии отправился в Монголию по торговым делам и вот уже три месяца, как потерялись его следы и прошел слух, что он был убит в Монголии бандитами, и о том принял досточтимый рабби Дайна свидетельство.
Реб Менахем-Мендель Томашинский засвидетельствовал, что буряты рассказали ему, будто видели, как грабители взяли с собой Аврома Рабиновича, и потом видели тех грабителей по возвращении назад, а хорошо им известного Аврома Рабиновича с ними в телеге не было. А между тем прибыли на то место братья Рубинчик, и бандиты вознамерились их убить и сказали им, что одного еврея уже нет в живых. После этого они ограбили их имущество. Видимо, бандиты имели в виду Рабиновича, поскольку другого еврея не было в тех местах. В соответствии с этим реб Томашинский послал бурятов на поиски пропавшего. Вернувшись, буряты рассказали, что недалеко от места под названием Мандагал они видели череп, а в черепе был вставной золотой зуб в верхнем ряду. Этот зуб вырвал из челюсти один монгол и передал его некому человеку, который у них за святого. После этого они привезли тот череп сюда, уже без золотого зуба. У Рабиновича же действительно был золотой зуб в верхней челюсти. Еще засвидетельствовал вышеназванный свидетель, что слышал от русского начальника, который слышал от монгольского милиционера, будто бы убили вышеназванного Рабиновича и что два монгола видели убийство.
Второй свидетель, реб Екусиэль-Ицхок Фурсман засвидетельствовал также, что после того, как буряты рассказали, что видели череп одного убитого, туда был послан автомобиль с шофером отыскать и привезти его для захоронения. Шофер, нашедший череп вблизи Мандагала, рассказал, что рядом с черепом находился рукав от рубахи и кусок ткани от той же рубахи. Все это доставлено в Маньчжурию вместе с черепом, и реб Фурсман признал, что это та самая рубаха, что была на Рабиновиче, когда тот отправился из Монголии обратно домой – из серафинки, как и остальные его рубахи, с полосками как на остальных рубахах и с пуговицами как на остальных рубахах. Он также слышал, что Рабиновича убили в Монголии из мести за то, что он судился с кем-то из-за стада овец, которых у него украли в прошлом году. Вот содержание свидетельств, которые снял досточтимый.»
Читая дальше, рабби Дайна медленно заливался краской. «И вот досточтимый обосновал свое решение остатками рукава от рубахи. По моему мнению, нет никакой возможности освободить агуну на этом основании - согласно заключению «Шульхан Орэх» о вероятности того, что рубаху могли одолжить, хотя свидетель и заявил, что Рабинович был одет в ту рубаху до отъезда из Монголии домой (даже если мы допустим, что вскоре после этого он не одолжил рубахи другому). Нигде в Гемаре и у законодателей мы не найдем по поводу вероятности одолжения, что речь идет об определенном времени: скажем, если прошло много времени, то тогда есть такая вероятность, а если мало, то нет. Но предположим, что нет никакой разницы, много или мало времени прошло, и что и при малом промежутке времени есть вероятность одолжения. В трактате «Нода бе-Иегуда»[1], раздел «сов» (400) параграф «самех» (60), правда, есть различие, идет ли речь до субботы или по прошествии субботы, поскольку не принято менять нательную рубаху во время субботы, - однако в наше время и в здешних местах такого различия, конечно же, нет, поскольку весьма распространено менять рубаху в субботу.
Поэтому как ни смотреть, вероятность одолжения отпадает только если свидетель лично опознал рукав или на этом рукаве была какая-то особая, явная примета - «симан мув’ак». Данное же свидетельство не разъясняет, лично ли свидетель опознал рукав (в любом случае, сложно себе представить, что свидетель видел раньше собственными глазами рубаху, которую носят под всеми одеждами и которую нельзя увидеть иначе как во время сна, да и тогда глаз не успеет её хорошо разглядеть). По всему видно, что свидетель основывается на той примете, что рубаха из серафинки, как и остальные рубахи, и с такими же полосками, а это весьма плохая примета, тем более, что рукав был найден не на нем, а рядом с черепом.
В трактате "Бейс Шмуэль"[2], раздел "коф" (100) глава "тес" (9), говорится, что и предметы, по поводу которых нет вероятности одолжения, как кошелек или кольцо, являются явной приметой только когда они найдены непосредственно на убитом, а не рядом с ним, что отмечено и в трактате «Гитин». И Раши объяснял, что если нашли «гет» в чьих-то вещах, то «гет» этот действителен, если вещи были внутри дома того человека, но даже и в этом случае никак не рядом с вещами. Если же нашли драгоценные камни рядом с кошельком, то они принадлежат хозяину кошелька, согласно Раши, только если мера приближенности - в пределах четырех локтей, а «Тосефта» вообще определяет максимум в один локоть и не более того. Свидетель же не прояснил, как близко находился рукав. Учитывая все вышесказанное, нет никакой возможности освободить агуну, а наоборот – запрещено по всей строгости. К тому же, рубаха – это не кошелек и не кольцо, по поводу которых нет вероятности одолжения, так что даже если и опознал бы свидетель рукав лично или была бы на нем явная примета, то и тогда нельзя опереться на такое свидетельство и даже использовать его как косвенное основание по причине вышесказанного».

примечания:

---------------
[1] "Нода бе-Иегуда" (1776) – респонсы пражского раввина р. Ихезкеля бар Иегуды Ландау (1713-1793)
[2] "Бейс Шмуэль" – комментарии на "Шульхан Орэх" польского раввина р. Шмуэля бар Ури Шрага Файвиш (1694-?)