Исроэль Эмиот (1909-1978) ישראל עמיאָט

СВАДЬБА НА ПЕСКАХ

перевод с идиша:

Берл Кедем
.

.

.

И вдруг эта высокая, красивая девушка с горящими черными глазами – девушка с Песков – исчезла. Перестала ходить по домам и выпрашивать мелочь, как остальные бедняки этого квартала попрошаек в местечке.
Эти бедняки с Песков, у каждого из них был свой собственный образ и каждый из них отпечатался в детской памяти. По средам – это был их день сбора милостыни - они маршем проходили через магазины местечка.
Была там старая Ита, высокая, худая, с выпученными глазами из-за базедовой болезни, словно её кто-то душил за шею. Закутанная в прорванный, поблекший платок, полностью скрывавший её морщинистое лицо, она заученно кисло выговаривала свое «бог вам поможет», попадало ли ей что-то в руку или нет, будто бы её глаза не видели, и шла дальше.
И был там Палтиэль. Палтиэль в сатиновой шляпе, в десяти капотах зимой и летом, будто бы он боялся оставить эти одежки дома. И Хонеле-шарманщик, который имел обыкновение на ярмарках надевать, как христиане, голубую фуражку с лакированным козырьком и превращаться в «гоя», есть свинину и разговаривать только на польском, торгуя своими никелированными колечками, которые попугай выуживал из бумажных конвертиков. Но как только дело шло к осенним праздникам, он вдруг отпускал бородку, снова надевал еврейскую шапку и вставал с тарелкой у входа в синагогу, написав на клочке бумаги «для нуждающегося больного». И маленькая Лейеле с открытым ротиком, которая, не переставая, говорила сама себе странные вещи. Она вставала у магазина с протянутой ладошкой и все говорила и говорила. И сумасшедший Ицхок-кесарь, у которого были претензии к Николаю, почему, мол, он отобрал у него трон. Этому давали вдвое больше, когда он пел бравый марш в честь самого себя.
И Моче-Мендл, который имел привычку собирать календарные листки, из-за чего мы, мальчишки из хедера, называли календарные листки «моче-менделками». Этот вечно выпрашивал что-нибудь поесть. В субботу он приходил за остатками чолнта, а на неделе довольствовался календарным листком, который ему подбрасывали из магазинов мальчишки из хедера, а он послушно исполнял перед ними танец. И седой мордатый Гаврил – ужас детворы, о котором поговаривали, что он способен убить человека. Он тоже жил на Песках и ходил попрошайничать по средам. И Пелте Пипернотер, малюсенький еврейчик, достающий только до порога, которого вечно можно было встретить на всех обрезаниях и свадьбах – этот тоже не пропускал ни одной среды. И Рувн со строгим красивым лицом, в приличной капоте, с расчесанной бородой, который ходил по домам, как говорили, в искупление прошлых грехов. И еще понаехавшие с округи попрошайки, которые не ночевали в гостях, а устраивали себе квартиру у бедняков, чтоб те не ругались с ними. Все они так подходили к серо-тоскливому рынку! Зимой – как посланцы снега и одинокого ветра и как вскрик петушка летом, посреди дня - внезапный, нарушающий дремлющую тишину, словно падающий в стоячую воду камень.
Но та молодая, красивая девушка как-то отличалась от всех остальных. Кто она? Что она? Женщины поговаривали, что она вроде сирота, вроде родственница одной там на Песках, и что та не пускает её встать за прилавок, куда её тянут со всех сторон. Женщины проклинали:
- Тьфу, кровь с молоком, выглядит как дочка приличных родителей, а попрошайничает!
Ребята заглядывались на неё, подмигивали. Она краснела, но не откликалась даже улыбкой, будто бы её это не касалось, и шла дальше из лавки в лавку своими молодыми, свежими, прыгающими шажками, как на прогулке.
И вдруг она пропала.
Знающие люди перешептывались, что её забрал этот парень-циркач.
Он появился летом. Высокий, с голубыми глазами, он не был похож на еврея, да и в местечко он пришел откуда-то с чужбины. Сразу посреди улицы образовалась толпа. Бейлке с приплюснутым носом, которая всегда ездит по ярмаркам с Хонеле-шарманщиком, отгородила угол на рынке, где этот парень крутился змеёй, ходил колесом, ставил стакан воды на лоб и держал его так, пригнув голову аж до самой земли. При этом Бейлке крутила шарманку и наигрывала всякие визгливые песенки. Этот парень стал развлечением для мелкоты, выпрашивавшей у матерей пару грошей, булочку, пирожок, чтобы забросить все это в Бейлкину торбу.
Только вдруг он как сквозь землю провалился. Исчез циркач. Ярмарочные люди видели его тут и там в местечках, а здесь его больше не видели. Испарился, как и эта высокая, красивая девица, которая стеснялась попрошайничать.
Однажды Бейлке с Песков пришла в бабушкину лавку за дрожжами. Бейлке ведь не соблюдала субботу и по четвергам не покупала и пол-унции дрожжей на халы, с чего же ей вдруг закупать целый фунт дрожжей, да еще и спрашивать, хватит ли этого на 30 гостей? Вот история-то, что ж вдруг стряслось? Но чего тут теряться в догадках, если Бейлке сама все рассказывает. Она тут же и раскрыла секрет:
- Знаете, Малочка, у нас на Песках радость, мы таки устраиваем свадьбу той красивой девице с циркачом.

Тут все те матроны, которые только и ищут возможность выполнить заповеданное и устроить свадьбу сиротам, служанкам, бедным невестам, понажелали – нашим врагам такое счастье! Она ж, эта девица, вырвала у них из рук загробный мир и сама себя поженила! И с кем, спрашивается? С полугоем, у которого и лицо-то нееврейское, с циркачом, который ездит по ярмаркам! Но только такое это было веселье, что все местечко ходило ходуном. Говорят, у самого большого богача такой свадьбы не могло быть. Прежде всего, там было все клезмерское семейство: старый Шлойме со скрипкой, Исроэль-Бер, его сын, с трубой - важные клезмеры, которые ходят только на свадьбы богачей, не говоря уже об остальных лабухах из капеллы – Генехл Контрабас, Берл с флейтой, и даже Ицхок-бадхен там был. Тот самый Ицхок, сын клезмера Шлойме, у которого «жемчуг сыпется изо рта» и который в минуту заставит публику плакать и смеяться. И никто ни гроша не взял, потому что на свадьбах на Песках денег не берут. А Ицхок-бадхен просто любит смотреть на красивых невест; когда попадается красивая невеста, он тебе такой «бадекнс» устроит – стар и млад рыдать будет.
А старостиха Хана, которая хоть полного рая на этой бедной невесте и не заработала, но все же чуточку заповеданного у этой девицы выцарапала: собрала по людям знатный подарок и молодой паре вручила, и уже после неделями и месяцами рассказывала по всему местечку, как там все было.
- Моим бы детям, боженька ты мой, такие свадьбы. Птичьего молока там всем хватило. Все это точно обошлось в целое состояние. Они чулки поразвязывали и выложились – оказывается, настоящее богатство было-то у бедняков! Какая рыба, какие вина, какие апельсины, какие варенья! А как молодые сидели во главе стола! Он во фраке и в цилиндре, она в белом шелковом платье. А на гостей посмотреть – не узнать наших бедняков! Все в субботних нарядах. Самым главным сватом был Хонеле-шарманщик, который сидел по правую руку от жениха, одетый в черный пиджак с воротничком и шелковым галстуком, наливал всем вино и выпивал «лехаим». Жених держался строго, будто палку проглотил, но всякий раз, когда приносили подарок, он галантно кланялся и благодарил. Невеста сияла своей красотой как мак и все время перешептывалась с женихом. Исроэль-Бер с трубой, этот бабник, часто подходил поцеловать невесте руку и спрашивал, что клезмерам играть. Ицхок-бадхен, под впечатлением красивых глаз невесты, сочинял красивые стихи в её честь. А даяну заплатили за хупу-кидушин целых пятьдесят злотых…
Старостиха Хана еще много чего рассказывала. Она рассказывала про «Идла-задиру», героя местечка, который пришел на свадьбу с женой и напился как Лот. Разведя руки в стороны, он наседал на жениха: «Отдавай красавицу, ты такой не стоишь». Если бы не Ицхок-бадхен, который его обезоружил сладкими речами, дошло бы до драки. Она рассказывала и о двух мужиках с Песков, которые тоже были на свадьбе, но женщины ей, старостихе Хане, не дали выговориться.
- Да это же сатанинские выходки, черти и духи, как можно находиться на такой свадьбе? Она даже в микве не была, эта невеста! Всякая нечисть прилепляется на таких свадьбах!
-----------------------------------------------
По средам бедняки снова ходили по домам. Шарманщик снова прикидывался гоем на ярмарках со своей шарманкой и попугаем, а перед осенними праздниками становился добрым и богобоязненным, отпускал бородку и вставал с тарелкой у синагоги. Только двоих больше не видели в местечке: ту красивую девушку и циркача. Оба они исчезли.
Длинной Лее это придало мужества. Утирая нос головным платком, она заявляла группке женщин:

- Говорят вам, это бесовские выходки. Что-то в этой истории не то!..