ЗОЛОТЫЕ ТУФЕЛЬКИ

ШАЛОМ АШ

Перевод с идиша: Берл Кедем (Израиль)


Летний вечер разогрел белые медоносные цветы и в саду стоял запах меда. В воздухе загорались и гасли, как неприкаянные души, светящиеся червячки. Далеко в степи бродили, зажигались и потухали огоньки. Пылали красные светлячки. Звезды терлись одна о другую. Освещенное необычным светом, все вокруг было будто бы наполнено невиданными телами, приплывшими из другого мира.
Двойра стояла снаружи, в саду, у пылающего костра, разожженного Еремом. Из халупы доносилось бряцание лиры, на которой старик-бродяга играл и пел балладу для собравшихся мужиков. Пьяные выкрики, плач и смех доносились из халупы. В халупе было набросано награбленное еврейское добро, захваченное гоями в Тульчине. Они делили еврейское добро и пили еврейское вино. А старик играл для них на лире.
Двойра стояла у пылающего костра, колокольчики на её ногах звенели при каждом её движении. Её глаза были обращены в небо, к звездам. Её фигура напоминала молодое дерево. Она говорила, будто бы кого-то видела:
- Скоро я приду к тебе, муж мой, единственный мой. Я вижу тебя в сиянии, ты протягиваешь ко мне руки. Возьми меня к себе, муж мой, единственный мой. Я скучаю по тебе.
Она видела синее светящееся море. Лодочки-звезды плавают повсюду. Все они плывут к одному берегу. Там так светло. Невозможно долго смотреть на это сияние. Как светло там! Там – единственное, вечное. Бог там. И все плывут к светящемуся берегу. На каждой лодочке находится еврейская семья. Она всех их знает, тех, что плывут на лодочках. Она ищет среди лодочек. И вот она находит его. Он ждет её со своей лодочкой. А все уже отплыли. Только он совсем один ждет. Вот она зовет его:
- Шлойме, Шлойме, подожди меня! Я иду, я иду, я иду! – она протянула свои руки к лодочке, в небо.
- Кого ты видишь? С кем ты разговариваешь? Что с тобой, красавица-еврейка?
- Не трогай меня, я - огонь, ты загоришься от меня. Ты видишь, я пылаю. Я – свет, ты обожжешься.
Её глаза пылали, её лицо было освещено мерцающим светом звезд. Её высокая молодая фигура и легкие цветные шали горели в пламени костра. Она будто пылала.
Ерем смотрел на Двойру. Он её не узнавал. Ему казалось, что он её где-то видел, когда был маленьким мальчиком. Но он не помнит, где он её видел. Только вдруг будто свет зажегся перед его глазами:
- Я знаю тебя, я знаю, кто ты. Я знаю, о, я – грешная душа, о, о! – он бухнулся перед Двойрой на колени и начал просить, как просят перед иконой:
- О, боже, смилуйся! – он спрятал свое лицо в ладонях и начал плакать.
- Я знаю. Сейчас знаю я. Я тебя узнал, ты святая, ты божественная. Я тебя в церкве видел. На иконе я тебя видел. Я знаю сейчас, о, я грешник. Смилостивься, смилостивься! – твердил гой.
- Не бойся, Ерем, ты хороший. У тебя доброе сердце, не бойся.
- О, я грешник, смилуйся! – «шейгец» поднялся, побежал от неё и с громким криком ворвался в халупу к мужикам:
- Мужики, бог в саду, горе нам! – мужики отодвинули кружки. Лира замолкла. Они побледнели, и один спросил:
- Что ты говоришь?
Но Ерем плакал, пугался как маленький ребенок и показывал рукой на сад:
- Там, снаружи.
Гои заразились его страхом. С ужасом подкрались они к двери халупы и выглянули:
- Где?
- Там, у костра. Вы не видите? Глядите, глядите.
- Там стоит твоя еврейка, а не бог.
- Я её узнал. С иконы она сошла. Это – бог!
- Она ослепила тебя, колдовство на тебя наложила. Не видишь, твоя еврейка это, не бог, не греши.
- Мужики, я узнал её. Посмотрел вот так на её лицо и узнал её. Она святая, с иконы сошла.
- Пусть докажет, что она бог.
- Чудо!
- Чудо пусть покажет, тогда мы поверим, что она бог, а нет, то тогда твоя еврейка – проклятая колдунья. Сжечь её нужно.
- Мужика околдовала. Сжечь её нужно.
- Мужики, молчите, не грешите! – призывал Ерем, и, подходя к Двойре, издали упал перед ней на колени и начал кланяться, как перед иконой.
- Скажи им, покажи им, что я не ошибаюсь, пусть поверят в бога. О, докажи им, святая, докажи им, что ты бог.
Долго Двойра молчала. Затем она обратила своё освещенное лицо к Ерему и сказала:
- Позови няню, Ерем.
Только няня уже давно была рядом с ней. Она лежала у её ног, уткнувшись лицом в её одежды, и плакала.
- Иди, няня, принеси мне золотые туфельки, - сказала она няне на идиш.
- О, дитя моё, голубка моя, не хочу. Что ты собираешься делать?
- Я приказываю тебе, няня, принеси мне золотые туфельки.
Няня пошла и вытащила из сундука золотые туфельки.
- Не плачь, радуйся. Надень на меня эти туфельки. Так, как ты одевала меня, когда я была маленькой. Помнишь? Ты меня послала к нему, когда он был мальчиком, с грушей и с яблоком, - сказала она няне в тишине.
- О, понимаю, понимаю. Что ты собираешься делать?
- Я иду к нему. Он же ждет меня в своей лодочке, чтобы уплыть со мной в небо. – Она обняла няню и поцеловала.
Няня отодвинулась от неё. А Двойра, в золотых туфельках на ногах, повернулась к дрожащему Ерему:
- Ерем, бери свое ружье и целься в меня.
Ужас охватил мужиков. Они заразились страхом, напавшим на «шейгеца». А от слов Двойры они задрожали. Некоторые уже начали верить, что они видят что-то необычное. Один из них опустился на колени и бормотал:
- Боже, смилостивься!
Ерем дрожал от страха. У него затряслись руки и ноги:
- Нет, нет, я этого не сделаю. Я боюсь.
- Не бойся, Ерем, мне ничего не будет. Ничего мне не может быть. Я уже не здесь. Я уже там, наверху, на небе. Я надела золотые туфельки, которые он мне прислал с неба, чтобы я к нему пришла. Иди, Ерем, возьми свое ружье и целься в мое сердце.
Но мужик все всхлипывал, пугался и бормотал:
- Нет, нет, я боюсь. Смилостивься.
- Я приказываю тебе, Ерем, иди и принеси ружье. Я встану тут, возле огня, чтобы ты видел, куда целиться. Я же тебе сказала, что со мной ничего не может случиться. Я приказываю тебе, делай, как я тебе говорю.
В пламени костра она выглядела как юный повелевающий бог. И страх божий охватил мужиков. Они опустились на колени. Один из них начал петь и все за ним:
- «Боже, смилостивься. Боже, смилостивься».
Один из мужиков подал ружье стоящему на коленях Ерему. Двойра, в золотых туфельках на ногах, стояла в свете пламени.
- Целься, Ерем.
Мужики умолкли, оставшись коленопреклоненными на земле.
Раздался выстрел. Колечко дыма поднялось и засветилось в пламени костра.
- Целься лучше, Ерем. Видишь, ничего со мной не может случиться!
Ерем еще раз выстрелил. И снова колечко дыма поднялось в воздух.
Двойра зашаталась и опустилась на колени.
- Она падает!
- Кровь!
- Проклятая еврейка! Она обманула! – закричали мужики, поднявшись с колен и устремившись к Двойре с кулаками.
- Проклятая еврейка – обманула!
Но Ерем уже защищал её. В своих руках держал он её шатающееся тело, из которого лилась кровь прямо в пламя костра.
- Зачем ты это сделала, красавица-еврейка? Я же тебя так любил! – бормотал он.
- Прости, Ерем, прости. Я благодарна тебе за то, что ты меня послал к нему. Я знала, что ты меня пошлешь к нему. Ты хороший, Ерем.
- Мне, это мой ребенок! – закричала няня, подбегая и хватая Двойру на руки.
Двойра увидала лодочку-звезду. Шлойме протянул руку и помог ей взойти на лодочку.
- Счастливо тебе, няня, - проговорила Двойра.
- Счастливого пути, дитя мое, - откликнулась няня на идиш.
Будто бы желая остаться в одиночестве, она отодвинулась от Ерема, отвернулась от няни и положила голову на траву. И окружающие мужики услышали сорвавшуюся с её губ присказку, которую они слышали так много раз в те дни от евреев: «Шма, Исроэль, адойной элокейну, адойной эход!»
И она затихла.

Украинский город Болехов